Перед тем как попасть к Вольфгангу Пихлеру мы целый год вообще ничего не делали

Вплоть до самых Олимпийских игр в Яну Романову не верил никто. А она вернулась из Сочи с медалью. Хотя в начале сезона понимала: шансов пробиться в состав не так много.С вице-чемпионкой Елена Вайцеховская встретилась на съемках популярной телевизионной игры.

– Не боитесь получить травму, Яна? Вы ведь, насколько знаю, не собираетесь завершать спортивную карьеру?

– Я просто очень хотела поучаствовать в съемках. Впервые увидела эту игру лет восемь назад, с тех пор в голове и засело, что было бы здорово на нее попасть. Я вообще очень люблю всевозможные состязания, хотя никогда не принимала участия в подобных шоу. Поэтому когда мне позвонили и предложили поехать на съемки, не раздумывая согласилась. Даже отпуск ради этого отменила.

– Не разочаровались?

– Думала, если честно, что все будет несколько проще. Не ожидала, например, что съемки длятся целый день, а одна из игр вообще снимается ночью. Ехала-то, как на отдых, а столкнулась с тяжелой и порядком опасной работой. Понятно, что сейчас, после того, как Олимпийские игры позади, я в определенной степени могу позволить себе рискнуть: ввязываться в подобные авантюры в олимпийском сезоне как минимум неразумно.

– Я только сейчас окончательно поняла, почему именно вы, а не кто-то другой, оказались в олимпийской команде. Так отчаянно цепляться за каждый, даже малюсенький шанс способен не каждый. И совершенно неважно в данном случае, что это всего лишь игра.

– Я достаточно давно усвоила, что свои шансы надо стремиться использовать во что бы то ни стало. Особенно в России. У нас в стране достаточно много хороших спортсменов. Стоит один раз неудачно выступить на каком-нибудь из этапов Кубка мира – и не факт, что тебя вообще когда-либо заявят еще раз. Поэтому, собственно, многие и принимают решение уехать из России и выступать за другую страну. Знают, что там проще.

– При этом вы попали в сборную достаточно давно.

– В самом конце 2007-го. Я выступала тогда на "Ижевской винтовке" и за день до окончания соревнований, помню, думала, что остался последний старт – индивидуальная гонка, после чего я соберу вещи и поеду домой. Настроила себя на то, что эту гонку, раз уж она последняя, надо пробежать максимально собранно. И выиграла. А победитель автоматически получал право бежать на Кубке мира.

Сразу попасть на этап в Оберхоф или Рупольдинг у меня не получилось – надо было сначала заработать квоту на Кубке IBU, но в Антерсельву я поехала. И стала в индивидуальной гонке 13-й. Потом заняла седьмое место на чемпионате мира в Остерсунде.

– Что произошло потом? Почему вдруг результаты застопорились?

– Сейчас понимаю, что все проблемы были во мне самой, а не в каких-то обстоятельствах или команде. Попав в сборную, спортсмен обязан уметь находить контакт с любым тренером. Примером в этом отношении я считаю Ольгу Зайцеву, от которой никогда в жизни не услышишь, что человек, с которым она работает, недостаточно для нее подходящий. Понятно, что работать дома с личным тренером Владимиром Анисимовым мне было комфортнее. Я всегда могла поговорить с ним по душам, что-то обсудить. А в сборной столкнулась с тем, что тренерам для начала вообще некогда со мной возиться. Но главный шок случился позже, когда я узнала, что нагрузку всем спортсменкам сборной тренеры давали с большим запасом. Потому что были уверены, что мы обязательно где-то "схалявим". Пока я не знала этого, честно признавалась, что не всегда могу выполнить полный объем работы. И неизменно слышала в ответ, что дело не в нагрузках, а в том, что я просто себя жалею. И должна прежде всего перестроить себя психологически.

– С Вольфгангом Пихлером была та же проблема?

– К Пихлеру мы все попали после года работы с Анатолием Хованцевым…

– Который, скажем прямо, не сильно вас нагружал.

– Ну... да. По сути, мы целый год вообще ничего не делали. Анатолий Николаевич сразу сказал, что после олимпийского сезона нужно прежде всего хорошенько отдохнуть. Что он следил за нами и считает, что вся команда была чрезмерно загружена. А биатлонисту нужна легкость.

Естественно, мы легко с этим согласились. Если тренер сам подталкивает к тому, что можно не нагружаться, то очень хочется ему поверить. И как-то быстро втянулись. Сначала нам казалось, что покататься на второй тренировке 50 минут классикой – смешно, потом это стало казаться нормальным, а еще через какое-то время стали ловить себя на мысли, что кататься целых 50 минут нам вроде и ни к чему – хватит и получаса. Короче, работать мы в тот год отвыкли капитально.

– И в таком состоянии команда попала под Пихлера?

– Когда он пришел в команду, все с таким усердием взялись за работу, что Вольфганг был в восторге. Опять же, я только сейчас понимаю, что дело вовсе не в Пихлере. Он прежде всего ждал от нас обратной связи, мы же сломя голову понеслись вперед, вообще не задумываясь о возможных последствиях. Потом даже спрашивали Пихлера: почему он нас не остановил? Но он-то понятия не имел, что мы ни черта не делали весь предыдущий год!

– Как вы восприняли свои первые Олимпийские игры – в Ванкувере?

– Как очень обидный урок. До сих пор не могу себе простить ту единственную гонку, в которой участвовала. В команду я попала в последний момент – после этапа Кубка мира в Антерсельве. Да, тогда в сборной бегали Ольга Медведцева, Света Слепцова, Ольга Зайцева, Анна Богалий и Анна Булыгина, но ведь и у меня тоже была возможность хорошо выступить в индивидуальной гонке – на этапе Кубка мира в Поклюке я была на этой дистанции четвертой. Однако когда пошли первые гонки, у нас как-то все перестало ладиться: в спринте в одном шаге от пьедестала осталась Булыгина, да и в гонке преследования ни у кого не получилось добраться до медалей. Вот и начались разговоры о том, что Олимпиада – это такие соревнования, где побеждают не те, кто сильнее, а те, кому повезет. Что олимпийская медаль – это дар свыше. И если тебе не суждено его получить, то неважно, насколько ты силен.

В глубине души я, наверное, тогда сильно этим разговорам поддалась. И вышла на индивидуальную гонку, думая не столько о работе, которую предстоит сделать, сколько о том, сойдутся надо мной в нужном порядке звезды или нет. Очень хорошо помню, как после финиша стояла и в оцепенении смотрела на табло – на свое 56-е место. Меня тогда еще врач и массажист пытали: о чем можно было думать, неподвижно стоя перед экраном целых десять минут. У меня же словно вся жизнь проносилась тогда в голове. Как я шла к этим Играм – с десяти лет. Как мечтала о медали, как терпела. Как получила возможность стартовать на самой любимой на тот момент дистанции – а ведь мне вполне могли вообще не дать этого шанса. И как бездарно я этим шансом распорядилась.

– Откуда у вас, девочки из совершенно неспортивной семьи, появились мечты об Олимпиаде?

– Пойти в секцию лыжных гонок посоветовал в свое время учитель физкультуры. Очень помогал папа – возил на тренировки, на соревнования. В соревнованиях у меня и стало появляться желание быть первой. Моим кумиром была Елена Вяльбе. Я смотрела по телевизору все гонки, какие только показывали, первым делом выискивала розовую шапочку Вяльбе и отчаянно за нее болела. Уже тогда слова "олимпийская чемпионка" и "чемпионка мира" звучали для меня, как какие-то волшебные заклинания. Хотя толком я даже не понимала, что они означают. Вплоть до Игр в Ванкувере, наверное, не понимала.

На самом деле это хорошо, что в Ванкувере все произошло именно таким образом. Сложись все более благоприятно – и я вряд ли смогла бы найти в себе силы пройти следующие четыре года, до Сочи. Порой мне казалось, что я абсолютно исчерпала себя, и все, что могла, в биатлоне уже показала.

– Наверняка вас сильно задевали разговоры о том, что "Романовой не место в сборной". Доводилось плакать по этому поводу?

– Плакать не плакала, но было тяжело. Задевало, да. Я до сих пор пытаюсь анализировать: если я, как утверждали многие, такой "пешеход", почему тренеры в каких-то ситуациях отдавали предпочтение именно мне?

– Ответ удалось найти?

– Наверное, свою роль сыграло то, что я постоянно пыталась максимально проявить себя. В ежедневной тренировочной работе, каких-то тестах, контрольных гонках – во всем, начиная с лета. И все это видели. Другой вопрос, что полностью раскрыть свои возможности и показать все, на что я способна, мне по большому счету пока не удалось. Я это чувствую. Дело тут не в обстоятельствах и не в тренерах. А во мне самой. Просто действительно обидно понимать, что болельщики считают нынешние результаты моим "потолком", а саму меня – нелепой и неуклюжей.

– А вы действительно родственница Владимира Барнашова?

– Да нет, конечно. Мы просто из одного города. Владимир Михайлович долгое время был в Омске директором лыжного центра, знает меня с детства. При этом мне точно известно, что в каких-то вопросах относительно моего места в составе сборной Барнашов вообще устранялся от принятия решений – чтобы не было никаких поводов заподозрить его в необъективности.

– Когда в начале олимпийского сезона в сборной были созданы две женские команды, вы хоть немного колебались – с кем из тренеров идти дальше?

– В тот момент я была уверена, что у меня вообще нет ни единого шанса попасть в олимпийскую сборную. По рейтингу я была слишком далеко, выступала в предыдущем сезоне только на внутренних российских стартах и всего два раза – в Кубке IBU, плюс тяжело переболела гайморитом – целый месяц пролежала в кровати с высокой температурой. То есть понимала, что весной при формировании команды меня не должно оказаться в составе ни при каких раскладах. Значит, вариантов два: либо закончить с биатлоном вообще, либо тренироваться самостоятельно.

– И вы решили использовать оставшуюся возможность?

– Ну да. Мы все обсудили с Анисимовым, в Омске нам даже гарантировали минимальное финансирование, чтобы мы могли провести какие-то сборы до того, как приехать на отборочные старты в Остерсунд.

А потом мне вдруг позвонил Пихлер и предложил тренироваться в его команде. Естественно, я сразу согласилась. Но даже отработав первую половину сезона, понимала: мои шансы поехать на Игры в Сочи близки к нулю. Потому что была наша команда, команда Владимира Королькевича, Катя Юрьева, Катя Юрлова, ждали, что на отбор приедет Аня Булыгина...

Я все время себе говорила, что буду до последнего цепляться за любые шансы. Даже минимальные. Чтобы потом – в феврале – не сидеть в слезах перед телевизором и не укорять себя за то, что ради Олимпийских игр я сделала не все, что могла. Раз уж иду по этой дороге, должна пройти ее до самого конца.

– Конкуренция между командами Пихлера и Королькевича на протяжении сезона была жесткой?

– Да. Биатлон вообще очень интересный в плане соперничества вид спорта. Вроде бы каждый сам за себя, но умение в нужный момент стать единой командой имеет очень большое значение. Нас у Пихлера было пятеро, мы прекрасно понимали, что кому-то суждено оказаться в олимпийском составе, кому-то – нет. Естественно, определенная напряженность в отношениях присутствовала. Но как только на совместный сбор приезжала команда Королькевича, мы как-то вмиг очень сильно сплачивались.

– Насколько неожиданным стало для вас известие, что вам предстоит бежать в Сочи эстафетную гонку?

– Я понимала, что раньше времени ни на что надеяться не стоит. Что тренеры до последнего будут отслеживать состояние каждой из нас. Что никакие прежние заслуги и "плюсы" в расчет приниматься не будут. В голове при этом постоянно крутилось множество мыслей. Например, стоит ли говорить тренерам о том, что я не очень хорошо себя чувствую? Реально ведь пару первых дней чувствовала себя ужасно. А если скажу об этом, вдруг тренеры испугаются ставить меня на гонку? А если не скажу и стану тем человеком, который испортит всю эстафету?

Только в предпоследний день, когда было объявлено, что бежит Глазырина, а Шумилова является запасной, я немного успокоилась. Поняла, что если и будут выбирать, то между двумя Катями. И от того, кого выберут, зависит, какой именно этап побегу я сама.

– А какой хотели?

– Первый. Я люблю этот этап, люблю контактную борьбу. Для меня это проще, чем находиться в состоянии ожидания, когда гонка уже началась.

– Свой бег помните хорошо?

– До сих пор перед глазами стоит – как в замедленной съемке. В тот день мы довольно долго тестировали лыжи, чтобы выбрать лучшую пару. Помню, как уже на старте наш массажист Валера чистил мне ботинки от снега. Мне же было так тяжело справляться с волнением, что мечтала об одном: закрыть глаза и очнуться через двадцать минут, когда буду передавать эстафету Ольге Зайцевой. Отчетливо вдруг поняла: я ведь действительно сделала все возможное, чтобы дождаться этого момента. Что остался всего лишь один последний шаг. И мне стало дико страшно от мысли, что этот шаг может не получиться. И что весь остаток жизни я буду себя жалеть, корить, винить, вспоминая об этом.

Ну а потом эстафета началась, и я стала думать только о том, чтобы выиграть стартовую поляну и оказаться перед первым подъемом с левой стороны. Вся гонка была разложена у меня в голове в мельчайших деталях. Я знала, что могу проиграть на подъемах, поскольку спусков я не боялась, была уверена, что на них все нагоню. Знала, как работать на рубежах. За "стойку" вообще не волновалась – стоя я всегда стреляла увереннее.

Сильнее всего была довольна тем, что прошла свой этап абсолютно осознанно. И действительно сделала все, что могла. Меня сразу стали поздравлять болельщики и волонтеры – кричали что-то со всех сторон. Я же зажала уши руками и убежала в раздевалку: не хотела ничего ни слышать, ни видеть до самого конца гонки. Боялась поверить, что все будет хорошо.

– По Пихлеру скучать теперь будете?

– Да. Мы не всегда соглашались с ним в плане тренировок, бывало, что и спорили по этому поводу, но Вольфганг, если задуматься, вложил в нас гораздо больше, чем просто какие-то знания и навыки. Он вложил в нас душу. И когда на последнем этапе Кубка мира в Осло он сказал, прощаясь с нами, что его дом в Рупольдинге всегда для нас открыт, мы понимали, что это не просто дежурные слова.

– В какой момент своей карьеры вы приняли решение продолжить выступления после Игр в Сочи?

– Вплоть до самых Игр я однозначно считала, что продолжать не стану. Независимо от того, каким окажется мой результат. Безусловно, серебряная медаль в эстафете сильно меня вдохновила. Но дело даже не в ней. А в том, что я сама почувствовала, что это – не предел. Не скажу, что настроилась на четыре года работы до следующих Игр. Но... Знаете, это трудно объяснить. Я как-то очень четко вдруг увидела, сколько было сделано ошибок, мешавших показать по-настоящему высокий результат. А главное, чувствую в себе силы, чтобы попытаться эти ошибки исправить.