Когда выиграл олимпийское золото, все как-то стало угасать

Илья Захаров стал абсолютным героем олимпийского сезона-2012, выиграв в Лондоне золото в прыжках с трамплина – первое после двадцати лет китайского доминирования на этом снаряде. А спустя год не попал в финал мирового первенства в Барселоне. Да и выглядел на том чемпионате как человек, который продолжает по инерции выполнять привычную работу, не очень понимая, зачем ему это нужно...

ЧЕРНАЯ УНИВЕРСИАДА

– Я действительно не понимал тогда, что со мной произошло. В прыжках в воду случается разное, но чтобы не попасть в финал... Тем более что весь год все вроде бы шло нормально. Выиграл два золота чемпионата Европы, неплохо выступал на турнирах Мировой серии. А вот концовка сезона – сначала Универсиада, а потом чемпионат мира – сильно сбили меня с толку. Думал тогда очень много. Пытался понять, почему так произошло.

– Понять удалось?

– В целом да. Меня ведь подломила тогда именно Универсиада. Перед соревнованиями я был в неплохой форме. Начал выступления хорошо: выиграл предварительную серию соревнований, затем полуфинал. Да и в финале, если разобраться, все шло нормально. А потом, когда я сделал "три винта"...

– Точнее, не сделали, если уж переходить на прыжковую терминологию.

– Ну да. Не сделал. Не попал в наскоке в доску и "спасти" прыжок уже не удалось, хотя я и пытался до последнего. И с этого момента началась какая-то неожиданная черная полоса.

– Мне кажется, дело в том, что первую половину сезона вы просто прошли на волне олимпийского сезона. На "старых дрожжах", как говорится. И были изрядно окрылены своей лондонской победой. А потом запас прочности просто кончился. А ответственность за результат осталась. Вот вы и занервничали, понимая, что теряете способность соответствовать чужим ожиданиям, разве не так?

– Не совсем так. Просто до Олимпийских игр я тренировался прежде всего потому, что получал от этого удовольствие. И выступал в удовольствие. Ставил себе какие-то цели и понимал, что больше всего мне нравится сам процесс их достижения.

– Очень хорошо помню, как много и фанатично вы работали последние два года перед Играми – словно вообще потеряли способность думать о чем-то, кроме тренировок. Неужели вся эта работа доставляла вам удовольствие?

– Всегда. Мне нравилось думать о том, что эта работа обязательно рано или поздно выльется в большой результат. Как, собственно, и случилось в Лондоне.

– А после того, как стали олимпийским чемпионом, вдруг поняли, что перед вами в полный рост встало слово "должен"?

– Абсолютно верно.

ПОБЕДА, КАК СМЫСЛ ЖИЗНИ

– Я всегда понимал, что такое ответственность за результат, но тут стал физически ощущать, что на меня смотрят, как на человека, который обязан показывать этот результат постоянно. Если вдруг я становился не первым, сразу возникал дискомфорт оттого, как на меня смотрят окружающие. Даже когда они ничего не говорили мне лично, я видел в их взглядах какое-то сожаление, что ли. И сразу понимал, что в очередной раз не сделал того, чего все ждут.

– Когда вы это осознали?

– Наверное, на турнире Мировой серии в Китае. Я получил там травму плеча, но все равно прыгал и занял третье место. Когда услышал, как на это реагируют некоторые люди, долго не мог понять: почему мое выступление сопровождается такими комментариями? Разве это не медаль? В конце концов в нашем виде спорта вообще не случается, чтобы все без исключения соревнования выигрывал один и тот же человек. Конечно, хочется, чтобы всегда было именно так, но спорт есть спорт. В общем, с того самого момента в глубине души и начался какой-то разлад. Я стал замечать, что удовольствие от того, что я продолжаю прыгать в воду, становится все меньше и меньше. В то время как количество людей, которым я "должен", постоянно растет.

– Может быть, все дело в том, что до Игр у вас была великая цель, а после победы она исчезла?

– Это ощущение было после Лондона едва ли не самым сильным. Вроде бы всю свою жизнь четко знал, к чему стремиться, а тут вдруг раз – и никакой цели нет. Я не понимал, что делать дальше. Все-таки в обычной жизни все проще: чем бы ты ни занимался, всегда есть за счет чего подниматься выше. В спорте же максимальная цель ограничена Олимпиадой. Поэтому, наверное, после победы и возникает чувство, что жизнь потеряла смысл.

Сам я после Игр сначала долго отдыхал, потом было неимоверно тяжело заставить себя снова начать работу. Стал замечать, например, что мне уже неинтересно повторять все то, что я делал раньше. Вы все правильно сказали про старые дрожжи. Я знал, что не очень хорошо готов к сезону. А в таких случаях сразу начинаешь бояться проиграть.

– А что вы чувствуете сейчас?

– Что удовольствие начинает возвращаться.

ТРИ ВИНТА ПРЕТКНОВЕНИЯ

– Наверное, нужно было через все это пройти, пережить все неудачи, чтобы понять, что я никому ничего не должен. По крайней мере точно не должен ставить чужие ожидания во главу угла. Главное, что сейчас я не боюсь проиграть. Как только мне удалось избавиться от этого страха, я снова полюбил тренировки. Во всяком случае, мне хочется прыгать, хочется готовиться к следующим Играм. И хочется, естественно, стать там первым. В синхронных прыжках, например. Сейчас я считаю, что найти мотивацию добиваться высокого результата, можно всегда. И она может быть гораздо глобальнее, чем просто победить в тех или иных соревнованиях.

– Вас сильно обескураживает, что давние намерения еще больше усложнить синхронную программу пока не удается реализовать из-за того, что у вашего партнера Евгения Кузнецова возникли проблемы с выполнением прыжка в два с половиной оборота вперед с тремя винтами?

– На мой взгляд, проблема не в том, что у него не получается. А в том, что этот прыжок, как любой другой, нужно постоянно напрыгивать в соревнованиях. Я сам через все это проходил, поэтому знаю, о чем говорю. Просто Женька по своему характеру очень взрывной. Если на тренировке что-то не выходит, его это сильно начинает раздражать. И опускаются руки. Я много раз предлагал ему попробовать эти "три винта" в соревнованиях. Думал, если честно, что мы сможем сделать это уже на чемпионате Европы. Что теряем-то? Если мы всерьез намерены бороться в Рио с китайцами, их нужно уже сейчас задавливать сложностью. Другого выхода просто нет. А выиграть в синхроне лично мне все-таки очень хочется.

– Вы говорите очень правильные вещи, но несколько раздраженным тоном. Такое ощущение, что продолжать находить общий язык с партнером вам стало сложнее.

– Даже не знаю, что вам ответить.

– А ничего не надо отвечать. Это нормальное явление. Просто вы уже прошли путь освоения нового прыжка, а Евгений пока нет. В этой ситуации трудно давать советы, чтобы они не выглядели нравоучением.

– На самом деле я очень хорошо помню, как сам мучился с тремя винтами. Бывало, вниз ногами в воду входил, на соревнованиях по два-три балла за прыжок получал. Но при этом у меня в голове постоянно сидело: "Почему Хе Чон делает это, а я – нет?" Хотя до 2008 года мне даже в голову не приходило, что такой прыжок существует. Делал 2,5 оборота вперед с двумя винтами, и мы с тренером обсуждали, как усложнить программу, выучив "задние" винты, которые я, к слову, вообще ненавижу прыгать. Так что, когда увидел три винта в исполнении Хе Чона, даже обрадовался. И сказал сам себе: сейчас пойду и сделаю! И сделал. Потом стал делать в соревнованиях, хотя наш главный тренер пару раз пытался мне это запретить. Ну а как иначе-то? Дожить до конца карьеры, а потом терзать себя воспоминаниями, что мог – но так и не сделал?

– Полностью разделяю ваш подход. Просто синхронные прыжки – это вид программы, где результат зависит от двоих. Понятно, что в работе, особенно столь тяжелой, как ваша, случается разное. Но итог всегда один: либо партнеры находят общий язык, либо они начинают искать себе новых партнеров.

– Даже думать ни о каких новых партнерах не хочу! Мы с Женькой столько времени боролись за то, чтобы прыгать вместе, так мечтали вместе выступить на Олимпиаде, не говоря уже о том, чтобы выиграть там хоть какую-нибудь медаль… Это была самая заветная мечта для нас обоих. А когда она свершилась, то вдруг все как-то стало угасать.

– Как это вообще – соперничать не на жизнь, а на смерть в индивидуальных соревнованиях и выступать вместе – в синхронных?

– Тяжело. Когда мы были поменьше, то даже договорились однажды: выходим из бассейна – все разборки закончены. Общаемся, как обычные люди. Чтобы никакое спортивное соперничество не осложняло личные отношения – мы ведь дружим с детства. Эта грань всегда существовала в нашем сознании очень четко. Сейчас вроде бы ничего не изменилось, но открытости в отношениях стало меньше. Понятно, что мы выросли, у каждого своя семья, свои проблемы в жизни, не всегда находится время посидеть, поговорить.

– В Лондоне мне показалось, что вы даже чувствовали неловкость перед партнером за свою индивидуальную победу, в то время, как сам он не попал в финал.

– Ну а как иначе? Столько лет шли к этой цели вместе.

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

– Моя победа вообще изменила очень многое. Например, я стал чувствовать чужую зависть. Это очень неприятно.

– В свое время трехкратный олимпийский чемпион по греко-римской борьбе Александр Карелин философски заметил, что большим спортсменам всегда свойственно воспаленное самолюбие. Многим начинает казаться, что окружающие радуются их неудачам, злорадствуют.

– Может быть, самолюбие у нас действительно обострено, но я же реально вижу, что отношение ко мне со стороны некоторых людей стало иным. Это чувствуется даже по взглядам.

– Так ведь и вас олимпийская победа сделала другим человеком. Вы же не станете утверждать, что ничего в жизни не изменилось?

– Конечно, изменилось. Главное – изменилось мое понимание жизни в целом. Хотя виной тому в большей степени, наверное, даже не Олимпиада, а поражение на чемпионате мира. Возможно, дело в том, что я всегда стараюсь извлечь плюсы даже из очень неприятной для меня ситуации. И всегда их нахожу, кстати.

– Освоение новых прыжков вам сейчас дается проще или сложнее?

– Честно говоря, я пока вообще не понимаю, что еще можно выучить. Не в том плане, что более сложных прыжков не существует, а так, чтобы усложнение было оправданно. Есть, например, 2,5 оборота назад с разбега с двумя с половиной винтами. "Стоит" этот прыжок 3,7. Достаточно совсем незначительно ошибиться в разбеге, чтобы он не получился вообще. Если ты прыгнул на 8,0 – в сумме выходит почти 90 баллов. Но для того, чтобы прыгнуть эту комбинацию на восемь баллов, мне нужно приложить просто нечеловеческие усилия. Гораздо проще сделать что-то менее сложное, но на "девятку". А значит, смысл гнаться за максимальной сложностью в винтовых прыжках пропадает в принципе.

Что касается количества простых оборотов, я и так уже выбрал свой возможный максимум. У меня слишком длинные ноги, чтобы успевать выкручивать по 4,5 оборота в каких либо вращениях, кроме передних. И тем более – делать это в положении согнувшись.

– Что вы чувствовали, когда Кузнецов на одной из тренировок неожиданно для всех сделал 4,5 оборота назад с десятиметровой высоты просто для собственного развлечения? Не завидовали, что недостижимые для большинства прыгунов вещи даются вашему партнеру до такой степени легко?

– Кузе вообще многое дается легко. Так было всегда, сколько я его помню. Когда вижу, что он способен вытворять на снарядах практически без какой бы то ни было разминки в зале, испытываю реальное восхищение. Но люди-то все разные. Мне, например, приходится прилагать гораздо больше усилий, чтобы добиваться результата. Ну так я давно привык к этому. И даже нахожу преимущества в том, что работать приходится много и тяжело. Считаю, что, чем больше усилий и времени ты вкладываешь в то или иное дело, тем стабильнее и продолжительнее будет способность показывать высокий результат.

– Кстати, о стабильности: вы не раз говорили о том, как важно, когда заключительным прыжком программы стоит наиболее проверенная комбинация. Более того: во многом за счет этого стали в 2011-м вице-чемпионом мира и через год выиграли Олимпиаду. Что случилось на недавнем Кубке мира в Шанхае, где, неожиданно для всех, вы завалили заключительную попытку?

– Там получилось даже смешно. Я так хорошо себя чувствовал, что решил открыться после четырех с половиной оборотов не в линию, как делал последние два года, а через угол. Визуально такое раскрытие сразу создает впечатление, что спортсмен легче делает прыжок, выше его заканчивает. Вот я и решил попробовать – в полуфинале. Хорошо оттолкнулся, вовремя и достаточно высоко раскрылся, но с непривычки не удержал спину на входе. Решил, что в финале рисковать уже не стану. Даже стоя на трамплине и готовясь к прыжку, несколько раз мысленно повторил: открываться в линию! И сам не понял, зачем снова открылся в угол. И снова лег на спину.

– Будете продолжать эксперименты на чемпионате Европы?

– Пока не решил. Хотя научиться делать такой вход в воду – всего лишь вопрос тренировок.

– "Домашний" чемпионат мира, который в следующем году пройдет в Казани, вызывает у вас какие-то особенные чувства?

– Конечно. До дома оттуда совсем недалеко.